Девять принцев Амбера - Страница 56

— Хорошо.

Я зажег спичку, он уставился на свой рисунок, подошел к нему и еще раз исчез.

Я быстро повернулся и посмотрел на маяк Кабры, прежде чем спичка погасла. Да, в этом рисунке чувствовалась сила. Та самая сила. Сослужит ли моя последняя спичка мне верную службу?

Я был уверен, что нет. Мне нужно было долго концентрироваться, чтобы использовать Карту как способ побега. Что я мог поджечь? Солома была слишком сырой и могла не загореться. Это будет просто ужасно — иметь выход, дорогу к свободе здесь, со мной, и не быть в состоянии им воспользоваться. Мне нужен был огонь, который продержался бы совсем недолго.

Мой матрац!

Это был льняной тюфяк, набитый соломой. Эта солома, наверняка, будет суше, да и лен неплохо горит.

Я расчистил пол перед собой до самого камня. Затем поискал вокруг себя заостренную ложку, чтобы вспороть матрац. Тут я выругался. Дворкин унес ее. Изо всех сил я принялся раздирать матрац. Наконец послышался треск разрываемого материала, и я вытащил из середины сухую солому. Я сложил ее небольшой кучкой, а рядом положил материю в качестве дополнительного топлива, если оно понадобиться.

— Чем меньше дыма, тем лучше, — подумал я. — Он только привлечет внимание, если вдруг мимо пройдет стражник. Однако это было маловероятно, потому что пищу мне уже принесли, а кормили меня здесь один раз в день.

Я зажег последнюю спичку, потом использовал ее на то, чтобы заставить разгореться спичечный коробок, в котором она лежала. Когда коробок загорелся, я положил его на солому.

У меня почти ничего не вышло. Солома оказалась более мокрой, чем я предполагал, хотя я и достал ее из самой середины матраца. Но в конце концов появился маленький огонек. Для этого мне пришлось сжечь два своих пустых коробка, и я был рад, что догадался не выбрасить их.

Когда я кинул в огонь третий пустой коробок, я выпрямился, держа солому в руках на полотне, и посмотрел на картину.

Стена осветилась. Когда пламя поднялось выше, я сконцентрировался на башне и начал вспоминать ее. Мне показалось, что я услышал крик чаек. Подуло свежим, напоенным солоноватым морским запахом, бризом, и, по мере того, как я смотрел, место это становилось все реальнее и реальнее.

Я бросил загоревшееся полотно на пол, и пламя стихло на минуту, а затем разгорелось с новой силой. Все это время я ни на миг не отрывал глаз от рисунка.

Волшебная сила все еще была здесь, в руках великого Дворкина, потому что вскоре маяк начал казаться мне таким же реальным, как и камера. Затем он стал единственной реальностью, а камера — всего лишь Отражением за моей спиной. Я услышал плеск волн, почувствовал тепло солнца. Я сделал шаг вперед, но нога моя коснулась не огня.

Я стоял на песчаном скалистом уступе маленького острова под названием Кабра, на котором располагался большой серый маяк, освещавший водный путь по ночам для кораблей Амбера. Амбер находился сорока милями дальше, за моим левым плечом.

Я больше не был узником.

Глава 13

Я пошел к маяку и взобрался по каменным ступеням, ведущим к двери его западного входа. Дверь была высокой, широкой и водонепроницаемой. К тому же она была заперта. Позади меня, ярдах в трехстах, находилась небольшая бухта. В ней были привязаны две лодки. Одна — обычная, весельная, другая — легкий парусник с каютой. Они мягко покачивались на волнах, и на них светило яркое красивое солнце. Я остановился ненадолго и посмотрел на них. Прошло так много времени с тех пор, как я видел что-нибудь подобное, что эта обычная картина показалась мне фантастической, и я с трудом подавил рыдание, готовое вырваться у меня из груди. Я отвернулся и постучал в дверь.

После того, как, по моим расчетам, прошло много времени, я снова постучал.

В конце концов я услышал изнутри какуюто возню, а потом дверь распахнулась, заскрипев на ржавых петлях.

Жупен — хранитель маяка — смотрел на меня, как бы изучая, налитыми кровью глазами, и изо рта у него пахло виски. Он был около пяти с половиной футов росту, но такой сгорбленный, что напоминал мне Дворкина. Борода у него была такой же длины, как у меня, поэтому, естественно, казалась длиней, и она была пепельно-серого цвета, если не считать нескольких желтых пятен у самых пересохших губ. Кожа у него была такая же пористая, как у кожуры апельсина, а ветер и солнце так обветрили ее и обожгли, что она напоминала приятный цвет старинной мебели красного дерева. Как и большинство людей, которые плохо слышат, он говорил громким голосом.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил он.

Если я был настолько неузнаваем в своем теперешнем состоянии, то я решил, что не будет никакого вреда, если я сохраню свое инкогнито как можно дольше.

— Я — путешественник с юга, и совсем недавно потерпел кораблекрушение, — сказал я. — Много дней меня носило по волнам; мне повезло, и я ухватился за большой кусок дерева, и меня вынесло сюда, на этот берег. Я проспал на берегу все утро. Совсем недавно я пришел в сознание и нашел в себе достаточно сил, чтобы встать и подойти к этому маяку.

Он сделал шаг вперед и взял меня за руку. Второй рукой он обнял меня за плечи.

— Входи, входи же. И обопрись на меня. Ну, ничего, ничего, все обойдется. Пойдем со мной.

Он привел меня в свои комнаты, в которых, на удивление, царил страшный беспорядок. Они были завалены старыми книгами и всевозможными навигационными приборами. Он сам не очень-то твердо держался на ногах, поэтому я старался наваливаться на него не очень сильно, только достаточно для того, чтобы поддержать его в убеждении, что я полностью истощен. С этой же целью я с трудом оперся о косяк двери. Он подвел меня к своей койке, предложил мне прилечь и ушел запереть дверь и приготовить мне что-нибудь поесть.