— Вот с этого и начни, — сказал я.
— Когда начался весь этот ад, позиция Эрика была самой сильной, ведь он оставался в Амбере. По крайней мере, я посчитал именно так и предложил ему свои услуги. Если бы это был один из вас, я, вероятно, поступил бы так же. Эрик поручил мне охрану Арденнского Леса, ведь это — один из основных маршрутов. Жерар контролирует южные подступы, а Каин — северные воды.
— А Бенедикт? — спросил Рэндом.
— Не знаю. Я ничего не слышал. Может быть, он с Блейзом. А может, в одном из Отражений. Я просто еще ничего не слышал о том, что произошло. Может быть, он даже мертв. Прошло много лет с тех пор, как я о нем слышал.
— Сколько людей у тебя в Арденне? — спросил Рэндом.
— Больше тысячи. Некоторые из них почти наверняка наблюдают за вами даже сейчас.
— И если они не хотят, чтобы ты неожиданно скончался, это все, чем они ограничатся, — сказал Рэндом.
— Ты безусловно прав. Должен признаться, Корвин, что ты поступил очень проницательно, взяв меня в плен, а не убив на месте. Может, тебе и удастся теперь проехать через лес.
— Ты говоришь это только потому, что хочешь жить, — ответил ему Рэндом.
— Конечно, я хочу жить. Могу я надеяться?
— За что?
— За ту информацию, которую вам дал.
— Ты почти ничего не рассказал, — рассмеялся Рэндом, — и я уверен, что под пыткой твой язык развязался бы куда больше. Но это мы посмотрим, когда представится случай остановиться, а, Корвин?
— Посмотрим, — сказал я. — Где Фиона?
— По-моему, где-то на юге, точно не знаю.
— А Дейдра?
— Не знаю, — вновь ответил Джулиан.
— Льювилла?
— В Рембре.
— Ну, хорошо, — сказал я. — По-моему, ты действительно сказал все, что знаешь.
— Да.
Мы продолжали ехать в молчании, и постепенно лес начал редеть. Я давно уже потерял из виду Моргенштерна, хотя иногда видел орла Джулиана, который пролетал над нами. Дорога свернула, и теперь мы направлялись к довольно узкому месту — проходу между двумя пурпурными горами.
— Удобное место, чтобы поставить на дороге заслон, — заметил Рэндом.
— Звучит правдоподобно, — ответил я. — Ты как считаешь, Джулиан?
— Да, — вздохнул он. — Скоро будет. Но я думаю, у вас не вызовет затруднений проехать его.
Затруднений не было. Когда мы подъехали к воротам и сторож в зеленом с коричневым подошел, я указал большим пальцем на заднее сидение и спросил:
— Понятно?
Ему было все понятно, и нас он тоже узнал. Он поспешил открыть ворота и отсалютовал нам.
Прежде чем мы проехали через весь перевал, перед нами открылись еще двое ворот, и где-то по пути орел отстал. Мы поднялись в гору уже на несколько тысяч футов, и я остановил машину у обрыва. Справа не было ничего, кроме глубокой пропасти.
— Выходи, — сказал я. — Пришла пора тебе размять ноги.
Джулиан побледнел.
— Я не буду унижаться, — сказал он. — И не буду вымаливать у вас жизнь, — он вышел из машины.
— Вот черт! — сказал я. — Передо мной так давно никто не унижался! Жаль. Ну что ж, подойди к краю и стань вот здесь… Чуть ближе, пожалуйста.
И Рэндом продолжал держать пистолет нацеленным в его голову.
— Совсем недавно, — продолжал я, — ты говорил, что предложил бы свою помощь каждому, кто оказался бы на месте Эрика.
— Да.
— Посмотри вниз.
Он посмотрел вниз далеко-далеко. Я сказал:
— Хорошо. Запомни то, что ты говорил, если все неожиданно переменится. И запомни, кто подарил тебе жизнь, в то время как любой другой отобрал бы ее у тебя. Поехали, Рэндом. Нам пора.
Мы оставили его стоять на самом краю пропости. Он тяжело дышал, и брови его был сдвинуты вместе.
Мы добрались до вершины перевала и тут бензин почти кончился. Я поставил передачу на нейтраль, выключил мотор, и машина начала свой долгий спуск вниз.
— Я сейчас думаю о том, — сказал Рэндом, — что ты не потерял былой прозорливости ума и проницательности. Я, наверное, все-таки убил бы его после того, что он пытался с нами сделать. Но думаю, что ты поступил правильнее. Мне кажется, он поддержит нас, если нам удастся в чем-то переиграть Эрика. А тем временем он, вне всяких сомнений, доложит обо всем случившемся Эрику.
— Естественно, — сказал я.
— И у тебя было больше причин хотеть его смерти, чем у любого из нас.
— Личные чувства мешают хорошей политике, — улыбнулся я, — юридическим решениям и деловым отношениям.
Рэндом закурил две сигареты и протянул одну мне. Глядя вниз сквозь сигатетный дым, я впервые увидел это море.
Вдруг я подумал, что говорю на языке, который я и не представлял, что знаю. Я читал балладу о «Морепроходцах», а Рэндом внимательно слушал и ждал, пока я кончу. Когда я замолчал, он спросил меня:
— Многие говорили, что балладу эту написал ты сам. Это правда?
— Это было так давно, — ответил я ему, — что я уже и не помню.
Дорога все больше и больше уклонялась влево, и по мере того, как мы постепенно въезжали в покрытую деревьями долину, море открывалось перед нашими глазами.
— Маяк Карбы, — сказал Рэндом, указывая рукой на грандиозную серую башню, возвышавщуюся над водой, и тут я понял, что мы говорили больше не по-английски, а на языке, который назывался Тари.
Примерно через полчаса мы окончательно спустились с гор. Я продолжал катиться по инерции так долго, как это было можно, потом опять включил мотор. При его звуке стайка черных птиц выпорхнула из ближайшего кустарника слева от нас. Серая, похожая на волну тень взметнулась из-за дерева и нырнула в самую гущу кустарника. Олень, невидимый до сих пор, умчался прочь. Мы ехали по лесистой долине, хотя деревьев в ней было не так много, как в Арденнском лесу, и неуклонно приближались к далекому морю.