Девять принцев Амбера - Страница 51

Я сделал еще несколько глотков вина и закурил вторую сигарету в его честь, чтобы отпраздновать это событие. Он был хорошим человеком. Я подумал, долго ли он продержится при этом дворе?

Окурки (и через некоторое время пустые бутылки) я выкинул в дыру уборной. Я не хотел, чтобы кто-нибудь случайно увидел, что я «развлекаюсь», если вдруг неожиданно нагрянет обыск. Я съел все, что он мне принес, и я почувствовал себя сытым и удовлетворенным впервые за все время заточения. Я оставил последнюю бутылку вина про запас, на тот случай, когда мне захочется напиться и все позабыть хоть на время.

После этого время продолжало тянуться так же, как и раньше, и я опять втянулся в круг своих прежних действий. Я надеялся, что Эрик просто не может измерить тех сил, которыми мы все обладали. Он был королем в Амбере, это верно, но он не знал всего. Пока не знал. Не так, как знал все Отец. У меня был один шанс на миллион, который мог сработать в мою пользу. Такой ничтожный и все же существующий, что он не позволил мне сойти с ума тогда, когда весь я был одно сплошное отчаяние.

Хотя, может быть, я сошел с ума на некоторое время, не знаю. Многие те дни сейчас, когда я стою у самого Хаоса, для меня как пустые прочерки. Бог знает, что со мной происходило в те дни, а мне даже не хочется об этом думать.

Бедные доктора, не существует ни одного из вас, который мог бы лечить нашу семью.

Я лежал в своей камере и ходил по ней в одурманивающей темноте. Я стал очень чуток к звукам. Я слышал шуршание крысинных лапок по соломе, отдаленные стоны других узников, эхо от шагов стражников, приносящих пищу. По таким звукам я научился с точностью распознавать расстояние и направление. Думаю, я стал более восприимчив и чуток к запахам, но об этом я старался не думать.

Кроме естественного тошнотворного и тлетворного запахов камеры, здесь был еще и запах гниющей плоти, я мог бы в этом поклясться. Одно время я задумывался над этим. Если бы я умер, интересно, сколько времени прошло бы с тех пор, как мою бы смерть заметили? Сколько кусков хлеба и бутылок с водой уберут обратно, не обратив на это внимания, пока стражнику не придет на ум проверить, жив ли еще узник? Ответ на этот вопрос мог быть для меня очень важен.

Запах смерти и разложения держался в камере очень долгое время. Я вновь попытался думать о времени, когда решил, что пахло так не меньше недели.

Хоть я и сдерживался изо всех сил, сопротивляясь искушению так долго, как мог, в конце концов у меня осталась одна пачка сигарет. Я вскрыл ее и закурил. У меня был блок Салема, и я выкурил одиннадцать пачек. Это двести двадцать сигарет. Когда-то я засекал время, сколько уходит на одну сигарету, и у меня получилось семь минут. Значит, в общей сложности получалось 1540 минут чистого курения, или 25 часов 40 минут. Я был уверен, что перерыв между сигаретами составлял по меньшей мере час, скорее полтора. Скажем, полтора. Теперь прикинем: на сон у меня уходит от шести до восьми часов в день. Значит, 16-18 часов я бодрствовал, и, значит, за день я выкуривал 10-12 сигарет. А значит, со времени визита Рейна прошло около трех недель. Он сказал мне, что со дня коронации прошло четыре месяца и десять дней, и, следовательно, уже будет пять месяцев.

Я берег свою последнюю пачку, как мать ребенка, наслаждаясь каждой сигаретой, как любовью женщины. Когда сигареты кончились, у меня даже наступила депрессия. Затем опять прошло очень много времени. Я все время думал об Эрике. Как обстояли у него дела теперь, когда он стал королем? Какие проблемы сейчас перед ним стояли? Чего он хотел? Почему он ни разу не спустился вниз, чтобы помучить меня? Может ли случиться такое, что меня действительно забудут в Амбере, хотя и по королевскому велению? Никогда, решил я.

А как другие мои братья? Почему ни один из них не установил со мной связь? Ведь так легко было вытащить мою карту и прервать приговор Эрика. Однако этого никто не сделал.

Я долгое время думал о Мойре, последней женщине, которую я любил. Что она делала? Думала ли обо мне? Наверно нет. Может, она была сейчас любовницей Эрика или его королевой? Говорила ли она с ним когда-нибудь обо мне? Тоже, наверное, нет. А как мои сестры? Забудь их. Все они ведьмы.

Я уже был слепым раньше. И случилось это при вспышке пороха на Отражении Земли. Но это продолжалось всего месяц, и потом мое зрение вернулось ко мне. Эрик же, когда отдавал свой приказ, имел в виду постоянную слепоту. Я все еще потел и дрожал, и иногда просыпался с криком, когда вспоминал картину раскаленного железа, спускающегося ко мне, висящего перед моими глазами, дотрагивающегося до них!… Я застонал и продолжал мерить свою камеру шагами.

Я абсолютно ничего не мог сделать. И это было самое ужасное из всего, что со мной произошло. Я был так же беспомощен, как человеческий зародыш в утробе матери. Родиться вновь с прежним зрением и возможностью удовлетворить свою ярость — за это я бы продал душу. Даже если бы зрение вернулось ко мне на час, но чтобы у меня в руке вновь была шпага для решительной дуэли с моим братом.

Я лег на матрац и заснул. Когда я проснулся, у двери стояла пища, и я поел, а потом вновь принялся мерить камеру шагами. Мои ногти на руках и ногах отросли до безобразия. Борода опустилась ниже пояса, а волосы все время попадали в глаза. Я чувствовал себя грязным, и все мое тело чесалось непрерывно. Я не знал даже, бегают ли по мне вши.

То, что принца Амбера возможно было довести до такого состояния, вызвало в моей душе ужасную бурю гнева. Я привык о нас думать, как о несокрушимых и вечных созданиях, чистых, холодных, жестких, как отшлифованный бриллиант, таких как были наши изображения на картах. Как выяснилось, это было не так. По крайней мере, мы были такими же, как и остальные люди, разве что с большим запасом прочности.